Девятый [сборник] - Павел Григорьевич Кренев

то и другое предоставляется полная свобода действий с условием предоставления Селезневу всей текущей информации по складывающейся ситуации.

– Кроме того, – сообщил Самохвалов, – командующий дал команду немедленно провести в отношении находящегося на излечении снайпера вертолетную десантную операцию, для чего выделил отделение опытных бойцов спецназа.

Николай сидел и размышлял: вот те на, так получается, что не он, а сам генерал Селезнев придумал эту операцию. Ну да ладно, был бы результат…

– Вылет сегодня ночью, в два ноль-ноль, с нашего военного аэродрома. Ты Гайдамаков, в составе группы. Форма одежды – десантная, боевая. У тебя такой нет, но тебе ее привезут. Это для того, чтобы все были одинаково одеты. Николай, с тебя спрос особый. Ты ни во что не ввязывайся. Но потом все подробно доложишь нам в дивизии. Знаем мы эти десантные войска, голубые береты, мать их за ногу. Мы все подготовили, а славу заберут всю себе. Им бы только ордена и медали на груди свои широкие вешать…

В двенадцать тридцать за Гайдамаковым заехала дежурная машина и отвезла на аэродром. Там Николай переоделся и получил короткий десантный автомат.

Реку и территорию над новорожденным, но уже чужим государством пересекли без единой помарки. По ним никто не стрелял – стоит перемирие. Мало ли кто летает в ночном небе…

Вертолет летел по приборам над самой землей без освещения, без опознавательных знаков. Так его труднее и засечь, и идентифицировать. Труднее сбить. В иллюминаторе была темнота. Лишь иногда впереди вспыхивали, мелькали под вертолетом и стремительно улетали назад яркие фонарики электрических огней. Редкие дома и постройки расползались между разбросанных теней и бесформенные терялись позади несущегося в темноте вертолетного призрака. Все было как в цветном тяжелом сне, где в темноту врываются брызги яркого света, где тона и полутона играют между собой разноцветными темными красками.

Десантная группа разделилась на две части и одновременно ворвалась в здание военного лазарета с двух имеющихся входов – центрального и заднего. В секунды взломать двери сильным, опытным ребятам не составило больших трудов. По одному автоматчику осталось на входах, третий человек на первом, четвертый – на втором этаже. Охраны в самом деле не было. Наверное, у лазарета не хватало денег, чтобы держать еще и охрану.

Медсестры, дежурившие на этажах, сильно перепугались, когда к ним ворвались огромные люди в пятнистых балахонах с пятнистыми масками вместо лиц, с автоматами.

Но кричать им не дали. Как огромные кошки на пружинистых ногах подскочили гибкие громадины и закрыли рты широченными ладонями в перчатках. Другой рукой они грозили женщинам толстыми пальцами. И медсестры поняли, что кричать им не надо.

Вот и цель – дверь в палату, куда они стремились. Но охраны и здесь не оказалось.

«А ведь должна быть, – подумал Николай, – значит, что-то не так складывается, как намечалось».

Палата была пуста. Не было даже кровати. Результат – ноль! Впустую слетали.

Успела, ушла, ускользнула из-под носа! Опаснейшая вражина вырвалась опять на оперативный простор. Теперь гуляет среди людей неприметная, одинаковая, такая же, как все. Готовит новые гадости. А генерала Селезнёва надо спасать…

Для Николая было очевидно, что ему практически одному придется вникать в хитросплетения ее коварных и неожиданных замыслов, быть самостоятельным в этой непостижимой, нестандартной многоходовой игре. В смертельной схватке, в конце которой один из двух участников неминуемо погибнет…

Такие мысли бродили в голове Николая Гайдамакова, когда он сидел в вертолетном пузе и винтокрылая машина несла его домой, на военный аэродром.

13

Вечером следующего дня к Николаю на работу заехал начальник особого отдела дивизии Виктор Шрамко. Вид у него был усталый, раздраженный. Сообщил:

– Имел тяжелый разговор с Самохваловым. Он нервничает и сильно ругается. Корит нас, что вот-вот может состояться покушение на командарма, а мы не чешемся. Ни на шаг, говорит, не продвинулись.

«У вас у всех скоро, говорит, головы поотрывают, а вы мышей мать-перемать не ловите», – скопировал он ругань начштаба.

– Тебя ругает, мол, ты втянул всех в авантюру с десантом. Это же, Николай, не твоя идея, а с самого верха пришла. Ты-то тут при чем?

– Да я и сам не пойму, – развел руками Гайдамаков. Он с курсантских времен знал золотой смысл точных стихов Твардовского: «Города сдают солдаты, генералы их берут».

Шрамко посидел на краешке стола, поерзал. Хмуро спросил:

– У тебя есть что-нибудь в загашнике?

Гайдамаков качнул отрицательно головой.

– Что и полстакана не найдется?

И, видя, что каши тут не сваришь, Шрамко рубанул воздух ладонью.

– Все, поехали ко мне домой! Борща поедим, маленько расслабимся. Надо нам с тобой, товарищ майор, крепко репу почесать. В самом деле, ситуация запутанная…

Шрамко жил в городе, но, считай, в военном городке. Его пятиэтажный кирпичный дом стоял среди других ДОСов – домов офицерского состава – казенного городка, где жили офицеры и прапорщики гвардейской стрелковой дивизии. Жили, как в деревне, где все друг друга знают. Поэтому у особого отдела не было проблем с получением информации по кадровой части: кто с кем поругался, кто с кем спит и кто кому изменяет. Все на виду.

Но в квартире у главного контрразведчика не было так казенно, как в офицерском городке, а было уютно и прикладисто. Добрая хозяйка, такая же хохлушка, как и хозяин, держала дом в образцовой чистоте и порядке. И вся обстановка – и стены, и мебель, и комнаты, и кухня дышали уютом и теплом семейного гнезда. И пирогами.

– Моей бы, Вере Сергеевне, да комендантом гарнизона быть, – говаривал Шрамко не без гордости за жену, – вот бы порядок был, вот бы чистота! Все бы в тапках по асфальту ходили! Справный был бы гарнизон.

Вера Сергеевна в самом деле накормила их гарным украинским борщом с сальными шкварками, выпили они по две-три рюмки горилки с красными стручками перца внутри бутылки, и Шрамко маленько оттаял, разомлел, выдохнул разом тягость, лежавшую под сердцем, и сказал:

– Пойдем, Коля, погуляем, друг ты мой закадычный. Накопились у нас задачки каверзные. Надо бы нам с тобой их обмозговать, а то беды не оберешься. Погоны со всех полетят, а с меня в первую очередь. Таких волкодавов спустят…

Они вышли на улицу и пошли по аллее. Теплый вечер конца лета, словно добрый сеятель, выбросил на город свежую росу, примял серебристой тонкой водяной капелью рассыпанную в воздухе пыль. И она послушно улеглась на землю и не мешала людям дышать.

В конце аллеи они сели на скамейку, над которой висела огромная шапка ветвей акации. Шрамко вынул